Жар

У света нет товарищей.
У веры нет границ.
Вскипает пыльным варищем
на площади гранит.

Топочет гогот покатом
на голубином дне,
пернатым хлещет ропотом
сознание извне.

Фонтаны медальонные
под ржавою уздой
кропят с ума сведённую
плоть мёртвою водой.

Далёкого пожарища
неумолимый глаз
обводит жаром шарящим
расшатанный каркас

опешившего города
с кругами под мечетями,
где бьётся тень под воротом,
где страсти время мечут,

где мир под дымкой савана
в нагаре вечных противней
рождается и заново
срывается в подстрочье

томлённого неистовством
прозрения греха,
где замирает истина
в забвении стиха.

Распахивая рубища
с крестами и созвездьями,
химеры, скалясь, щурятся
на пасынков надежды.

В жару не будет прихоти,
всё предано познанию –
горит пехотной лихостью
святое причитание,

горит, и слово движется
в крови песком египетским,
цветёт по коже ижицей,
корит из книжной кипы

глагольным исступлением
в пылу измены праведной,
со всем обыкновением
спеша от казни к славе.

Не солнцем память травлена,
не страхом вера зиждется,
надеждой весть оправлена –
и новую не выждать.

Сумерки

У деревни озеро болит,
за посадкой с прелою листвою
облако над озером горит
тихим светом с тонкой пеленою.

Будут заморозки, будет никогда
с воспалённым долгим отреченьем,
будут расходиться города
и сверкать бессмысленным значеньем.

Даже люди будут ни при чём,
кто им сторож во хмелю разброда? –
в хвост и в гриву, хором, напролом!
А потом? Потом не будет рода.

Сумерки рассеивают дым
от сипящих в горках жженых листьев.
Умирать привычно молодым
там, где смерть – привычное событье.

Озеро уймется, заблестит.
В хриплом лае, заслоняя месяц,
вспыхнет облако, как буквами гранит
в тёмно-красной бессловесной взвеси.

Темень

Елозит темь на выселках,
шипит на огоньках,
разводы света высохли
в далёких уголках.

Стучит звезда, царапает
чугунные края,
на землю блики капают,
и фыркает заря.

Предметы и движения
смеркаются в одно
сплошное полошение
под выцветшим рядном.

Что наши хвори-хлопоты,
познания пайки,
когда в ладони хлопают
дурные старики.

Как будто бьют от горечи,
а память заперта.
С луны облазит корочка
улыбкою со рта.

Хлоп. Хлоп. Лихая исповедь
вне сроков и имён.
Хлоп. Хлоп. Срок длится исподволь,
где в имени казнён.

Хлоп. Околотка каянье
раскачивает зыбь.
Хлоп. Авеля ли Каина
выкликивает выпь?

Рассвет

Кошка вышла из окошка
На карниз.
Видит кошка, как дорожка
Катит горку вниз.

Ей навстречу из заречья
Гаснут сны
Человечьей и овечьей
Глубины.

Ветер в солнечной карете
От холмов
Тенью метит всё на свете
И любовь.

Даже мама – это рама,
До краёв
Всё от хлама и до храма –
Всё твоё.

Кошка вышла из окошка
На карниз.
Видит кошка, как дорожка
Катит горку вниз.

5.10.19