* * *

Не надрывайся. Дня неправота
Предстанет правотою, пропадая.
Не призывай, былая, молодая,
Не те скрипят колёса и врата.

И крут, и злат полудня кипяток,
И старятся безвременно берёзы,
И послабленья не сулят прогнозы,
И пристально мерцает царь-поток.

Всё сходится, я поневоле свой
Календарю с негаданною датой,
И брат зеркальный роже бородатой,
И лба расплав – расплаву мостовой.

Сотри же лба расплав, смотри: стара
У горизонта ждущая навстречу.
Иоаннит упрямо чтит Предтечу,
И медлят вспять, белея, катера.

И медлит вспять, смелея, седина,
И ожиданье отражают воды,
И люди жнут недомоганья всходы,
Где тополь распыляет семена.

И медлят вспять, старея, времена…
Не Солнце ль ныне тот, кто рад обратно?
Раздел, рубеж, тебе ж ничто не кратно,
Остаток – невозвратная цена.

Твоя ль рука, хрупка и неверна,
Усталая от живописных вольниц,
За кисть берётся и выводит Солнце,
И кружит Землю, волей пленена?

И вновь, и вновь придёт, коль предречён,
И проречёт с горы: подставь ланиту,
Упрямиться не век иоанниту,
И для покорной веры нет препон.

И если дня глазная западня,
Погаснув, смысл отнимет у сетчатки,
Всё сходится, скажу, но ты в остатке.
Не надрывайся ж, медля и гоня.

МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИЦЫ
В КИЕВЕ, НА УЛИЦЕ ГОРЬКОГО,
НЕКОГДА КУЗНЕЧНОЙ

1

Мастерская слоится холстами,
Машет бурым хвостом колонок,
На меня ж нарастают пластами
Краски строк, и взывает манок.
Неоплатно мне дар этот мног
Твой прославить сырыми устами:
Зуб звенит, и поёт позвонок,
Снится сон о персидском Рустаме,
Чей защитно источен клинок.
Глохнет ночью звонок, одинок.
Ветер в поле сбивается с ног,
И, святыми пресыщен местами,
Шестикрылый небесный вьюнок
Над маляркицей держит венок,
Осыпает крестами-перстами.

2

Медленно выдохлись Норд и Ост.
Пять-шесть недель до липучек-почек.
Нынче метель распускает хвост,
Завтра капель каблучком топочет.
Ну и какая теперь корысть
В шубе дублёной, в печи калёной?
Белую краску отринув, кисть
Тычется в лужу, ища зелёной.

Путь предначертанный недалёк.
Пять-шесть недель – и прости, утроба,
Пачкает лёгкие уголёк,
Рушится тонкая ткань сугроба.

Грач – не с грачиностью ли кулёк –
Разговорится с высокой ртутью.
Эта вот, серая, чёрный бок –
Не упаковка ль с вороньей сутью?

Телом просвечивает наряд,
Тело – зеркальностью бесконечной.
Над перебором кирпичных гряд
Призрак плывёт слободы кузнечной.

Молот порхает, поёт, куёт
Облики новые, всё новее.
Дальнего моря вдохнётся йод
Сквозь позапрошлые снеговеи.

Призрачной кузницы гарь горька.
Здешнему жителю – быть ли здраву?
Рядом отравленная река
Пятится, вдавленная в оправу.

Молот молотит булатный блин,
Ходит-шипит огонёк по краю.
Сам уроженец таких долин –
Синею искрой лечу, сгораю.

А до нетопленой мастерской
Даже ведь не полтора квартала.
Мчится по воздуху дар морской,
Рушится тонкая ткань кристалла.

Где-то, от неба не затенён,
Роза, разверстая очевидцу,
От слепоты бережёт каньон
В геологических тьмах зеницу.

Где-то – за сколько, скажи, земель –
Обод-прибой ворошит каменья.
Что там какие-то шесть недель.
Звонко дыханье, и рвутся звенья.

Вот и прорвётся сквозь март и пост,
Не испытуя поры и срока,
Перистый почерк, и звёздный рост,
И запалённая удаль ока!

ВОСПОМИНАНИЕ О ШКОЛЕ

Разбогатеть, коли друг не узнал,
Лоху пророчат,
Да не сбывается. Школьный журнал
Сетчат, решётчат.

Азом открытый, спускается к Я
Список с разбега.
Вот она, альфа-омега твоя,
Круглое Эго.

Роста-старенья обратен процесс.
Смыты вопросы
Неразлинованных зимних небес
Мглою белёсой.

И литераторша про старину
Тискает р|оман
Под безнадёжно клонящий ко сну
Матерный гомон.

Все мы в тринадцать-четырнадцать – чернь,
Даже изгои.
Густо смакуем соцветие скверн,
Любим срамное.

Уши шевелятся, кости стучат.
Тупится зрячий.
Пальцами въявь осязается чад
Свадьбы собачьей.

В пар и в росу претворяется пот.
Так до упою
Доблестно, ежели кто упадёт,
Топчем толпою.

Коли, братушка, даёшь слабину,
Будь же ты сломан.
И литераторша про старину
Тискает р|оман.

Не просветляется плоти полон:
Машка, покажь-ка!
Ветви качаются, серых ворон
Мчится упряжка.

Близится суд, справедлив, милосерд.
Плачь, окаянный:
В каждом дрожит обличаемый смерд
И обезьяна.

Вот уже сроки кружащихся смен
Были да сплыли.
Сыплется, точно извёстка со стен
Список фамилий.

Сыплется-мелется прах меловой,
Младший брат снега.
Так белизна выдаёт с головой
Ложь твою, Эго.

Там, высоко – хоть шаром покати
(Солнцем, луною) –
Чистенько: ни тебе двух, ни пяти.
Ну-ка за мною!

Явственней яви сегодня тебе
Снится палата,
Зимних небес, дымных небес
Мглою объята.

* * *

Пустынно утро, сонно и студёно –
Знать, пылен будет полдень и горяч.
И только ветер знает, сколь бездонно,
Колодезно печально и казнённо,
О чем привычно говорят «не плачь».

Мне хочется сказать: не плачь в колодец.
Он солон, полон, он сродни морям,
И, может быть, в нем кроется народец,
С кем сговориться – надобен подходец,
И кто о здешнем шепчет наше – Там…

До зрения дозрела – и прозрела.
Все было впору – крест, и пост, и пот.
Рвалась – почти что вырвалась из тела, –
Горячая стрела из самострела.
Страх смерти умер, смерть сама умрёт.

Я не уверен в том, что ночь наступит
И снова утро, только знаю, что
Напрасно встречный то, что супят, супит:
Война ли спишет или казнь искупит
Все части целого, все сотых сто.

Сереет бело-розовое древо,
Собака сиротеет, мокнет сор,
И молкнет хор, и кадры льются влево
С трамваем вместе, и не видно зева,
Сатурнова, и солнца ход не скор.

Пустынно утро, сонно и студёно –
Знать, ветрен будет полдень и дождлив.
Я говорю не слишком убеждённо,
И только ветер знает, сколь подённо
Воде готовить берег и отлив.

СЕНТЯБРЬ. ПРОГУЛКА

Ярость солнечная исчерпалась.
Времени отсечен прежний н|ащелк.
Вдоль потока ивовая заросль
Гладит, бьёт и прячет проходящих.

Лепятся за профилем Рахили
Многомерные печали рода.
Теплятся в крови две-три промилле
Избранности, точно капли мёда.

Что ни шаг – то остальные легче,
Что ни знак – созвучье самоценней.
Каяться и признаваться не в чем,
Лепится и теплится, и шепчет
Песенка о свечке предосенней.