Имя писателя и ученого-географа Юрия Гавриловича Платонова (1894-1953) мало что скажет современному читателю. Его книги, изданные в 1930-50-е годы, давно стали библиографической редкостью, а научные и популярные статьи прочно затерялись в газетных и журнальных подшивках того же времени. Жизнь его можно разделить на два больших периода. Одну часть жизни Юрий Платонов прожил в Украине, в Харькове, и был украинским писателем, автором ряда книг на украинском языке. Юрий Смолич писал о нем: «Писатель и географ. Собственно, по основной специальности именно географ – преподавал в вузах, издал учебник. <…> Человек высокой культуры. Влюбленный до умопомрачения в будущее, горячий энтузиаст индустриализации»1. Вторая часть жизни Юрия Платонова прошла в Казахстане, где он работал в различных научных учреждениях, участвовал в академических экспедициях, преподавал, был принят в Союз писателей Казахстана. Закончил свои дни Юрий Платонов в станице Иссык, недалеко от Алма-Аты, где и был похоронен. Тем редким исследователям-литературоведам, которые помнили о существовании этого всеми забытого писателя и ученого, жизнь Юрия Платонова долгое время представлялась удивительной легендой. Только в последние годы удалось выявить интереснейшие материалы, которые позволили достаточно подробно воссоздать его драматическую биографию. Эти материалы хранятся в Центральном государственном архиве литературы и искусства Украины (город Киев), а также в личных архивах дочери писателя Галины Платоновой (город Харьков) и семьи Вышеславских* (город Киев).

_______

Творческую династию Вышеславских составляют поэт Леонид Николаевич Вышеславский (1914-2002), его дочь художница Ирина Леонидовна Вышеславская и внук – художник Глеб Анатольевич Вышеславский. Отчим поэта Л. Н. Вышеславского Леонид Гаврилович Платонов был родным братом Юрия Гавриловича Платонова.

Будущий писатель и географ Юрий Гаврилович Платонов родился 17 ноября 1894 года в городе Волчанске Харьковской губернии в семье мирового судьи Гавриила Ивановича Платонова и белошвейки Эмилии Иогановны Юнг. Старший брат Юрия Леонид Гаврилович Платонов (1886-1957) впоследствии стал известным ученым-геологом, участником академических экспедиций в Крым и в Армению. Осенью 1923 года Леонид Платонов женился на Клеопатре Харлампиевне Вышеславской, у которой был десятилетний сын – будущий поэт Леонид Николаевич Вышеславский (1914-2002).

Некоторые подробности о родителях Юрия Платонова мы можем узнать из автобиографии «Юрий Гаврилович Платонов», первая страница которой сохранилась в личном архиве дочери писателя Галины Юрьевны Платоновой, живущей ныне в Харькове. Юрий Платонов пишет: «Родился в 1894 году в г. Волчанске Харьковской губ. Отец Гавриил Иванович, молдаванин, мировой судья, выбившийся в университет из семинаристов. Мать Эмилия Яковлевна Юнг, немка из ремесленной семьи, – белошвейка. После моего рождения мать разошлась с отцом, и мы жили отдельно. Мать умерла, когда мне было 8 лет.

Отец был человеком либеральным (напр. после аграрных беспорядков 1905 г., будучи уже членом окружного суда, выгораживал на суде крестьян, научал их через секретаря, сейчас члена ВКПб, работавшего секретарем СНК УССР тов. Ерещенко, как держаться на процессе, и за это бывал вызываем для объяснения к губернатору. Был организатором закрытой за подбор книг публичной библиотеки).

Будучи человеком своеобразным, отец знакомства с людьми своего круга почти не поддерживал. На положении жены и хозяйки много лет жила у него прислуга»2.

В одиннадцатилетнем возрасте Юрий Платонов поступил в третью Харьковскую классическую гимназию. Среди гимназистов в скором времени сложилось удивительное творческое содружество, которое составили Юрий Платонов и его гимназистские друзья: будущий поэт, переводчик, фольклорист Григорий Николаевич Петников (1894-1971), будущий украинский поэт, лингвист, романист, переводчик Майк [Михаил] Гервасиевич Йогансен (1895-1937) и Богдан Петрович Гордеев (1894-1914) – будущий известный поэт-футурист Божидар. Учась в гимназии, Юрий Платонов некоторое время жил на квартире Йогансенов: отец Майка Гервасий Андреевич Йогансен был преподавателем немецкого языка в той же гимназии. Об этом Юрий Платонов вспоминал впоследствии в «Автобиографии»: «11-ти лет я был отдан в Харьковскую 3-ю гимназию и попал на попечение старшего от меня на 5-ть лет брата Леонида, гимназиста, а потом студента. С ним я прожил в Харькове до 5-го класса, когда брат был во время студенческих беспорядков арестован, исключен из университета и выслан из Харькова. В 7-м классе я чуть не был исключен из гимназии и сам за слишком вольную студенческую «жизнь». Дело в том, что то поколение, которое застал в гимназии 1905 год, по традиции, пользовалось целый ряд лет известными вольностями. Мы с братом, потом я сам, снимали квартиры у прачек, посыльных, вагоновожатых, мелких прикащиков и т. п. Когда уже в полосу реакции случайно выяснилось, что я живу у «простой бабы» и целый ряд лет являюсь безнадзорным, директор предложил забрать документы. Спас меня от исключения преподаватель немецкого языка Г. А. Йогансен, с сыном которого я обучался в одном классе, согласившись взять меня к себе «под надзор» на квартиру»3.

Однако самым близким другом Юрия Платонова по гимназии и на протяжении всей последующей жизни стал Григорий Петников, который также в одном из своих писем вспоминал гимназические годы: «Мне вспомнились наши гимназич. годы, вступ. экзамен, кот. я держал в харьк. 3-ю гимназию – вместе с Мишей Йогансеном – что была на ул. тихой, напротив костела, улице Гоголя… Как вскоре купили втроем – на паях, экономя на завтраках […] футбольный чудесный мяч, (Миша, я, и Юра Платонов, будущий автор «Хмеречи» и друг. книг), это была новинка тогда, вроде полетов Уточкина, что происходили за городом, возле парка, я вспомнил этот наш фут. мяч, а потом и бутцы… и гоняли его по каким-то пустырям за Лермонтовской ул., где стоял и домик кирпичный учителя нем. яз. Гервасия Андреевича (Йогансена)…»4.

Закончив гимназию, в 1913 году Юрий Платонов поступил на естественное отделение физико-математического факультета Харьковского университета. Однако закончить высшее образование ему удалось только в 1947 году в Алма-Ате. Разгорелась первая мировая война, и осенью 1916 года студент-третьекурсник Юрий Платонов был мобилизован в армию. В «Автобиографии» он писал об этом: «В 1913 году, окончив гимназию, поступил в Харьковский Университет на Естественное отделение Физико-Математического факультета. В это время брат уже добился разрешения проживать в Университетских городах и сдавать экзамены за университет экстерном. Поселились мы с ним в Харькове квартирантами в еврейском детском саду (Никитинский пер., 22), и очень тесно сошлись с работавшей там еврейской молодежью. Дружба эта значительно повлияла на всю мою последующую жизнь, превратив меня в полуеврея. Кроме возлюбленной еврейки – воспитательницы этого детского сада, все три последующие жены, включая последнюю, были еврейками.

От первой жены, Евгении Марковны Лейбфельд, оказавшейся сильной мещанкой, я сравнительно скоро после женитьбы удрал, уехав заведовать баней, в 1916 году, Союза Городов, в местечко Черный Остров на Подолии. Эта баня, будучи вместе с тем и прачешной, обслуживала проходящих через Черноостровский этап воинские части. Поступая в эту баню, я надеялся таким образом избежать военной службы. Но роды жены вернули меня в Харьков, где я вскоре (осень 1916 г.) был мобилизован как студент-третьекурсник и послан в студенческий батальон в г. Нижний Новгород. Пользуясь своим происхождением по матери, я первое время как неимеющий прав «немец» уклонялся от посылки в военные школы, но затем, не имея возможности представить справки о том, что моя мать приняла русское подданство позже какого-то, кажется 1883 года, я был послан в студенческую пехотную школу прапорщиков в г. Одессу, где, получив очень поверхностную подготовку (кажется двухмесячную), был выпущен прапорщиком в момент февральской революции»5.

К сожалению, дальнейшая часть «Автобиографии» Юрия Платонова не сохранилась, и каким образом будущий писатель провел революционные годы, остается неизвестным. После окончания гражданской войны он работал учителем и воспитателем в школах и детских учреждениях, главным образом в Харькове. В 1925-1929 годах был преподавателем и заведующим кафедрой физической географии в Харьковском коммунистическом университете имени Артема. В мае 1925 года по командировке Главполитпросвета Украины Юрий Платонов и его друг со времен гимназии Григорий Петников, к тому времени уже ставший известным поэтом и переводчиком, посетили немецкие города Берлин и Гамбург, где Юрий Платонов работал по вопросам географии, а Григорий Петников в качестве переводчика и составителя антологии «Молодая Германия» (издана в 1926 году) знакомился с немецкими поэтами и их творчеством.

В том же 1925 году в Харькове были изданы на украинском языке два выпуска книги «Казки далекиіх народiв» (составитель Юрий Платонов, под редакцией Григория Петникова). Впоследствии Юрий Платонов в письме Григорию Петникову признавался: «Ты вдвойне мой друг – во-первых, как старый «могикан», товарищ всей моей жизни, во-вторых, как первый мой проводник в литературу («Казки далекіх народiв»)»6. Для самого Григория Петникова изданием «Сказок далеких народов» началась многолетняя работа в области изучения и перевода народных сказок; как писал сам поэт в автобиографии, «эта работа мне кажется не менее, м. б. более поэтичной, чем сама поэзия»7. Наиболее известной работой Григория Петникова – переводчика и фольклориста до сегодняшнего дня являются «Избранные сказки братьев Гримм»; изданные в 1937 году в издательстве «Academia» объемом в 636  страниц, в последующие годы «Сказки братьев Гримм» неоднократно переиздавались.

Этапным стал 1925 год и для третьего гимназистского друга: Майка Йогансена, который к этому времени был уже известным украинским поэтом. В 1925 году произошло становление Майка Йогансена как прозаика: были изданы сборник рассказов «17 хвилин» и первый на украинском языке приключенческий роман «Пригоди Мак-Лейстона, Гаррi Руперта та iнших». В этом первом своем романе Майк Йогансен полностью привел из первого выпуска «Казок далекіх народiв» четыре малайские сказки из цикла «Малайськi оповiдання про пустуна Тово» («Як Тово вкрав барабана й познайомився з королем», «Як Тово одяг королеву одiж», «Як Тово замкнув короля в колодки», «Як Тово ще раз пошив короля в дурнi»)8, а также африканскую сказку «Макекембе-ма-моту-ла-моту-ма» из второго выпуска «Казок далекіх народiв»9. Таким образом, Юрий Платонов и Григорий Петников стали своеобразными соавторами первого романа своего гимназистского друга Майка Йогансена.

Издание двух сборников «Казок далекіх народiв» послужило Юрию Платонову стартом в большую литературу. Уже в ближайшее время в Харькове были изданы и другие его книги: «Китай у минулому i тепер» (1925), «Америка – U.S.A. Популярний нарис» (1926), «По чужих свiтах. За межами СРСР» (1927, объем 516 страниц), «Кiнець свiту. Антирелiгiйна збiрка» (1929). Наконец, в 1931 году на украинском языке была издана известная в свое время повесть для детей «Хмереч» (Харьков-Одесса, 1931).

В конце 1920-х – начале 1930-х годов начиналась поэтическая биография Леонида Николаевича Вышеславского. Именно Юрию Платонову, дяде своего отчима Леонида Платонова, юный Леонид принес заветную тетрадь со своими первыми стихотворениями. В тетрадке Юрий Платонов отметил четыре строки:

А к утру мороз жестокий
В камень сдвинул весь залив,
И восходит на востоке
Солнца розовый налив,

похвалив «в камень сдвинул» и «солнца розовый налив». По словам Леонида Вышеславского: «Этот человек [Юрий Платонов – А. Т.] был самым первым наставником моим на поприще литературном. Обаяние его личности я особенно сильно чувствовал в годы своего детства и без особого преувеличения могу сказать, что его влияние наложило на духовное развитие мое глубокий, неизгладимый отпечаток. Он на всю жизнь научил меня общаться с природой, и если есть в стихах моих то, что обычно называют «чувством природы» – так это в первую очередь благодаря ему»10.

Однажды Юрий Платонов привел юного Леонида Вышеславского на квартиру к Григорию Петникову. Это знакомство со временем переросло в большую дружбу двух поэтов. Впоследствии Леонид Вышеславский написал яркие воспоминания о Юрии Платонове и Григории Петникове и о своем первом посещении домика известного поэта в Харькове на Старомосковской улице: «Огромная кафельная печь, как зеркало, занимает угол комнаты. Хозяин прижимается к ней спиной, слегка запрокинув голову, не столько согреваясь, хотя в комнате и прохладно, сколько рисуясь своей высокой, статной фигурой. Эдакая рисовка и горделивость подчеркивается дымящей трубкой, крепко зажатой в зубах и торчащей над выдвинутым вперед подбородком. Лицо – овальное, очень вытянутое, как на портрете работы Н. Тырсы в книге Григория Петникова «Ночные молнии».

– Вот, полюбуйтесь, – указывает он кивком головы на потолок. – Течет… Куда течет? На стол. Положишь на стол том Хлебникова. Опять течет. Куда? На Хлебникова течет…

В такой манере, не то шутливо, не то серьезно, говорил Председатель Земного Шара-2*, когда я впервые пришел в его одноэтажный домик на Старомосковской улице в Харькове. Домик тоже был старый, затиснутый сараями в глубине двора, с нечиненой крышей.

_______

* 21 апреля 1917 года Велимир Хлебников и Григорий Петников написали в Харькове знаменитый литературный манифест «Воззвание Председателей Земного Шара», опубликованный в том же году в Москве в сборнике «Временник-2» за подписью: В. Каменский, Г. Петников, В. Хлебников.

Привел меня туда товарищ Петникова по гимназии, родной брат моего отчима. Оба они были для меня несравненными авторитетами. Да я и теперь считаю Григория Петникова крупным поэтом, почему-то несправедливо забытым, а своего дядю – Юрия Платонова – прекрасным прозаиком, оставившим след в украинской литературе повестью для юношества «Хмереч», изданной в Харькове в начале тридцатых годов.

Дядя Юра сидел за столом, на который «течет», и широко улыбался, напоминая негра ослепительной белизной зубов и глазных яблок на смуглом до черноты лице.

Хозяин, обращаясь к нему, продолжал:

– Вот приходит взять интервью для «УЖа»* девушка. Какая? Белокурая. А сегодня раскрываю журнал. Статья. Какая? Ругательная. Кто написал? Девушка. Какая? Белокурая.

_______

«Универсальный журнал» – ежемесячный иллюстрированный литературно-художественный журнал, издававшийся в Харькове в 1928-1929 годы.

Петников и дядя Юра смеются, а я благоговейно озираю полки с книгами, мебель, кафельную печь. Я знал, куда пришел. В этой комнате жил Велимир Хлебников. Здесь, за этим вот столом, писалось «Воззвание Председателей Земного Шара» – большая поэма, дышущая ненавистью к проходившей тогда первой мировой войне, ко всем тем, кому война была выгодна. <…>

Обо всем этом, о «Воззвании Председателей Земного Шара», о поэтах, художниках, артистах, бывавших в домике на Старомосковской, об Асееве и Маяковском, с которыми Петников работал в издательстве «Лирень», Предземшара-2 рассказывал мне потом и писал в многочисленных письмах, а тогда, в первый приход к нему, я хотел одного: чтобы он оценил мои стихотворные начинания. Но хозяину и его другу было явно не до меня.

На книжных полках, кроме редчайших поэтических первоизданий с дарственными надписями авторов, стояло много всевозможных словарей, справочников, атласов, альбомов и каталогов. Каталоги охотничьих ружей, фотоаппаратов, музыкальных инструментов, биноклей. Каталоги велосипедов, мотоциклов, автомобилей. Вот эти-то книги друзья и развернули на столе. Внимательней всего рассматривался каталог охотничьих ружей.

На стене висела двустволка марки «Зауэр». Петников снял ее со стены, положил на средний палец правой руки, установив равновесие там, где кончается колодка. Попросил обратить внимание на приклад.

– Выточен из орехового дерева! А дула! Трехкольцовая сталь! Далекий, густой, сильный бой.

Хозяин взводил тугие курки, показывал, какое ружье прикладистое, картинно прицеливался в сторону окна.

И с еще большим интересом перелистывались страницы каталога.

Чего там только не было! И «Лепажа стволы роковые», воспетые Пушкиным, и тот же Зауэр, Лебо, Франкотт, Каррон, всевозможные Винчестеры, Браунинги, Маузеры… Знатоки любовались ружейными ложами, выложенными инкрустацией, серебряной и золотой гравировкой на замках. На некоторых замках и стволах были выгравированы сцены охоты, всадники, мчащиеся в широкополых шляпах, и борзые, летящие по лесным дебрям, где, говоря словами Пастернака, «любили бездонной глазурью, свистевшей в ушах лошадей, целовались заливистым лаем погони»11.

Однако в 1932 году жизнь уже достаточно известного писателя и географа кардинально изменилась: вместе с женой Сионидой Яковлевной (урожденной Пинкус) по призыву «Коммунисты – на периферию» он переехал из Харькова в Алма-Ату. Начался новый, казахстанский период его жизни. На новом месте жительства Юрий Платонов активно занимался научной и преподавательской деятельностью. В 1934-1939 и в 1947-1948 годах читал курсы лекций по экономической географии, физической географии и методике географии в Алма-Атинском педагогическом институте имени Абая. С 1939 года вел научную работу в секторе географии Казахского филиала Академии наук Казахской ССР, изучал географические ландшафты в окрестностях Алма-Аты, отгонные пастбища в прибалхашских пустынях. В казахстанских периодических изданиях были публикованы очерки Юрия Платонова: «Прибалхашье» в третьем-четвертом номере «Литературного Казахстана» за 1935 год, «С орла на самолет» в литературно-художественном сборнике «Свободные крылья» (Алма-Ата – Москва, 1935 год), «Шелковое письмо» в третьем номере «Литературного Казахстана» за 1938 год. В газете «Казахстанская правда» в 1935-1936 годы были напечатаны очерки «Медеплавильный гигант», «Балхаш ожидает первого поезда», «Среди дунганских женщин». В Казахстане Юрий Платонов написал также сценарии нескольких документальных фильмов, выступал по радио. Был принят в Союз писателей Казахстана. В годы Великой Отечественной войны в Алма-Ате у Юрия Платонова жил известный украинский писатель Юрий Смолич. В одном из писем Леониду Вышеславскому Григорий Петников сообщает, что: «Юрий Платонов в труднейшие годы Отеч. войны приютил у себя в Алма-Атинской квартире, сам потеснившись, эвакуированного Юрия Корнеевича [Смолича –

А. Т.] у себя, и, конечно, был для него добрым хозяином и гостеприимным, что забывать никак не приходится…»12.

В 1942 году в одной из экспедиций Юрий Платонов тяжело заболел бруцеллезом. Как писал он сам в одном из писем, датированных 1946 годом: «Судьба потрепала меня жестоко. В 1942 году заболел бруцеллезом и года два был калекой, болел довольно сильно и в прошлом году. <…> Сейчас ничего уже не чувствую – пью много молока и ем мясо, а это для бруцеллезника много значит»13.

Наиболее интересными и важными источниками для воссоздания жизненного пути Юрия Платонова являются его письма к Григорию Петникову, хранящиеся в Центральном государственном архиве литературы и искусства Украины (город Киев). Первая сохранившаяся почтовая карточка Юрия Платонова, датированная 13 ноября 1945 года, была написана на острове Барса-Кельмес, расположенном в Аральском море. Как объяснил Юрий Платонов в этом письме: «Это заповедник, научным работником которого я определился. Сегодня-завтра у наших берегов бросит якорь последний теплоход и увезет письма. После этого обрывается связь с миром до мая. Возможно, что в связи с выборами будет оказия с самолетом в феврале – пиши, быть может, получу твое письмо с этим самолетом»14.

В одном из последующих писем (от 5 февраля 1946 года) Юрий Платонов дополнительно описал остров: «Что здесь? Пустыня. Остров 30х5 км. Пустыня глинистая и песчаная. Полынь, солянки, саксаул. Сайгаки, джейраны, желтые суслики, тушканчики, рябки, чайки, красные утки, много куликов. Хороша будет весна. К ней готов мост. Начнет расти трава, полезут из земли цветы, полетят из-за моря птицы. Начнется гнездование, вывод детенышей. Пустыня наполнится детворой. Лето знойное, довольно мертвое, будет спасать купание. Плохо будет с водой. На острове напиться можно только в трех точках»15.

В этом же письме Юрий Платонов сообщил о своем новом служебном положении: «Пишу тебе черт знает откуда. С далекого, заброшенного острова на Аральском море. Здесь сейчас гос. заповедник, а я в нем научный работник. <…> Природа здесь интересная, работать можно, тяжела только заброшенность да унизительное положение научного работника. Заповедник на хозяйственном расчете и научные работники здесь «ни к чему». <…> До недавнего времени я был старшим научным сотрудником в Каз. филиале Академии наук. Сейчас работаю в Управлении Гос. заповедниками при СНК КазССР»16.

Юрий Платонов признается также, что причиной его появления на столь отдаленном острове были семейные неурядицы (у Юрия Гавриловича и Сиониды Яковлевны были две дочери: Бина* и Галина). Он спрашивает Григория Петникова: «Виделась ли с тобой Бина? Она в Москве, кончает в этом году французский факультет военного института иностранных языков <…>. Если она тебя видела, то рассказала, вероятно, о моих семейных делах. На почве Бузиной [Бузя, Сионида Яковлевна, жена Юрия Платонова – А. Т.] ревности у нас разыгралась трагедия. В результате я уехал сюда, а Бина в Москву»17. Однако Юрий Платонов еще надеялся, что его семейные отношения наладятся: «Я не жалею о временном отходе от семьи. Я много передумал, передумала Бина, передумала Бузя. Сделав большой круг, я опять возвращаюсь к ним. Думаю, что отношения в семье сложатся у меня вдумчивей и, вместе с тем, сердечней»18.

_______

Старшую дочь Юрия Платонова назвали Турбина. Украинский писатель Юрий Смолич вспоминал: «Было несчастной девушке не сладко с таким именем – все с нее смеялись. С огромными трудностями уже во время войны ей удалось добиться, что в паспорте зачеркнули первый слог «Тур» и осталась она просто Бина – Бина Юрьевна».

После возвращения с острова Барса-Кельмес в 1947 году Юрий Платонов закончил заочно отделение Алма-Атинского педагогического института имени Абая, завершив, таким образом, свое высшее образование. Это позволило ему при том же институте начать работу над кандидатский диссертацией. Научным руководителем Юрия Платонова был известный ученый-географ Николай Николаевич Баранский, профессор, автор учебников по географии для средней школы и ВУЗов. Основой диссертации должна была стать детская книга «Алатау» для юных путешественников по родному краю. Юрий Платонов писал Григорию Петникову: «Эту книгу я должен сделать так, чтобы она 1) вывела меня в очерковую литературу и 2) стала основой диссертации.

Дружеская настойчивость твоя – ты, дай бог тебе здоровья – несмотря на упорное молчание мое, упорно морально поддерживал меня, звал к жизни и литературе – порукой тому, что в первом ты мне поможешь. Кто знает, быть может наш альянс в дальнейшем продолжится и углубится до степени своеобразных писателей «ландшафников» <…>. Может быть, трудные углы твоего характера немного жизнью сгладились, а я стал за эти долгие годы не так, как прежде, обидчив и более мудр. А, по сути, ты – в прошлом, по крайней мере – певец пейзажа, а я стремлюсь к умению расскрывать жизнь пейзажа в очерковой прозе»19.

В послевоенные годы в сборниках и периодических изданиях были опубликованы новые очерки Юрия Платонова: «Алма-Ата» в сборнике «Восхождение» (1947 год), «Медвежья щель» в «Алма-Атинской правде» (22 июня 1947 года), «Казахская тонкорунная» в «Литературном Казахстане» (1949 год). Одновременно Юрий Платонов продолжал курс лечения от бруцеллеза. За всеми этими внешними фактами скрывались поистине драматические обстоятельства личной жизни, о которых однажды Юрий Платонов откровенно написал Григорию Петникову: «Жизнь моя горька, Гриша, и очень трудно мне в одном письме или, даже нескольких письмах, рассказать тебе, в чем дело.

<…>

Почему у меня разрыв с семьей? Это дело, Гриша, старое. Бузя никогда не была моей настоящей женой. По характеру она очень неласкова, как женщина бесчувственна и холодна. Живя полтора десятка лет в одной комнате, считаясь мужем и женой, мы по целым месяцам не бывали с ней в половой связи. Первые годы я от этого очень страдал, затем обвыкся, а там превратился в какое-то бесполое существо, женатого мерина. Ни на кого из женщин не заглядывался и чувств к ним никаких не имел. В 1936-37 году в нашу семью сперва на правах Бузиной подруги, а затем «друга дома» вошла глупая и злая женщина. В течении нескольких месяцев та подчинила своей воле беспринципную, покорную перед злыми, властными людьми Бузю. Бузя и раньше постоянно грызла меня, а тут началась настоящая травля – в ней объединились соседка (эта самая женщина), Бузя и моя теща – Бузина мать, женщина на редкость злая.

Терпел я года полтора, а затем стал резко и грубо огрызаться. Из веселого, шутливого я стал молчаливым, недобрым и сдержанным. Меня оставили в покое.

В 1940 году я неожиданно для себя влюбился, как юноша, в 24 летнюю красивую женщину. В течении полутора лет я безуспешно добивался ее любви. На счастье мое – женщина оказалась бессердечной и неумной – успеха я не имел. С чувством этим, приносящим мне много страданий, удалось покончить.

В 1942 году я в экспедиции заболел тяжелой формой бруцеллеза, на носилках был доставлен в Алма-Ату и около года пролежал в постели. На этот раз я особо остро почувствовал свое одиночество в семье. За весь этот год никто: ни Бузя, ни Бина ни разу не пришли ко мне с теплым ласковым словом, ни разу не посидели возле меня «просто так», как возле прикованного к постели дорогого человека. Мне давали есть и «ухаживали» за мной, как чужие люди в больнице.

В 1944 году, кое-как поправившись от болезни, во время рецидива очередного ее, я был на радиоактивных водах в дальнем горном курорте Копал-Арасан. Там в порядке шефства я стал морально поднимать милую, добрую девушку, с совершенно расстроенной нервной системой. Она <…> не могла читать самых легких книг без головной боли, психика ее была подавлена, вера в себя и жизнь утрачена. Институт, в котором она училась (иностранных языков), ей пришлось по болезни оставить. Я стал ухаживать за этой девушкой, внушать ей любовь к жизни и себе (т. е. к ней самой). Результат получился для меня неожиданный – внушая ей, как хороша ее молодость, как хорошо ее тело и душа, как прекрасен окружающий мир, я добился того, что девушка поверила мне, стала радоваться себе и жизни и… крепко влюбилась в меня, также как я сам влюбился в нее. По указанию врачей, одним из основных методов излечения ее болезни (сложное расстройство вегетативной нервной системы) было замужество. Она, веря в меня, как в бога и лучшего ее исцелителя, потребовала, чтобы я не предал и лечил ее до конца. Ты не можешь представить себе, как светло, как радостно нам было. По настоящему, по «божески», это была моя первая, совершенно созвучная женщина. Впервые в жизни я был по-настоящему счастлив. Но… ей было 24 года, мне 51. С самого начала я внушал ей, что она должна меня оставить. Она решила прожить со мной хотя бы 3-5 лет. Я же привык жить дома, в своей семье. Там все знали. Пока Мина (так звали ее) не стала моей возлюбленной, ее принимали в доме хорошо, как только мы сблизились и стали счастливы, все перевернулось вверх дном, мне пришлось покинуть свою комнату и переселиться. С семьей произошел разрыв. Вскоре Бина, под влиянием Бузи, уехала в Москву. В Москву же уехала, терроризированная родителями, моя юная подруга. В мыслях у нее было вернуться ко мне, когда дело немного уляжется. Так как любовь излечила Мину от ее болезни, она смогла поступить в ВУЗ. По моему совету в полиграфический (способность к прикладному искусству, математике, мастерству). В институте ее отравила легкость, с которой она стала учиться и успевать. Она поделилась этой радостью со мной, а я в ответ дал по ней «очередь» из телеграмм и открыток, уговаривая остаться в институте и не возвращаться ко мне. Чтобы облегчить ей выполнение этого, сделать невозможным возвращение, чтобы переломить и себя, т. к. я по ней сильно тосковал, я уехал на Барса-Кельмес. – Девушка осталась в Москве. Сейчас она должна быть уже на 3-4 курсе полиграфического института, специализируясь на фотоцинкографии и цветной печати, – таков был мой совет. Вероятно, она любит меня до сих пор. В прошлом году, через Бину, она прислала об этом письмо, благословляя меня за все пережитое со мною и за то, что я ее поставил на ноги. Адреса своего она мне не указала – боится, возможно, слежки родителей, от которых зависит материально.

После Барса-Кельмеса я вернулся в семью, но был принят холодно, за восемь месяцев не услышал теплого слова, не имел ни одного откровенного дружеского разговора. Бузя, лучше сказать Сионида Яковлевна, опять не стала моей женой. В мае этого года, провоцируемый ревностью моей жены, которая на ревность не имеет никакого права, я сблизился с женщиной 45 лет, моего круга, душевно больной, страшно изломанной жизнью и кроме того туберкулезной. Я очень полюбил эту женщину, решив, что она будет моей настоящей подругой, близким человеком и женой. Увы, Гриша, я не знал, что значит иметь дело с душевнобольным человеком. А Наташа моя болеет душой тяжело. Все бы это я перенес, как свой крест, да у Наташи есть душевнобольная дочь. Дочь эта очень мрачная девушка (26 лет), отъявленная мизантропка, деспот по натуре и крайне, патологически жестока. Мать ее, Наташа, страдая своеобразной формой безволия, как сомнамбулики подчинена воле дочери – Ирины. Достигает Ирина подчинения воли Наташи испытанным приемом – собирается вешаться. По существу дела, – это шантаж, т. к. настоящий самоубийца не афиширует своих намерений и не спекулирует на угрозе самоубийством для достижения очередных жестоких, эгоистических целей. И вот Ирина, узнав, что мы с Наташей стали мужем и женой, что собираемся объединить нашу жизнь, не усмотрела для себя в этом блага и наложила на любовь Наташи вето. Она исковеркала все хорошие чувства Наташи, сделала ее очень несчастной, «отшила» от меня, внушила ей нехорошие обо мне мысли и, главное, поставила ее на порог гибели. Наташа так глубоко угнетена психически, так изнурена каторжной работой на дочь (та за счет больной матери учится в университете на 1-ом курсе, бросив три года назад третий курс горно-металлургического института), так надломана душевной борьбой, что вот-вот заболеет туберкулезом (у нее ассимилированная форма – рассеянная по всем легким – ей грозит скоротечная форма). Сделать я мог бы что, лишь только вырвав Наташу, живущую в полусознании, из-под злой и губительной воли Ирины. А это возможно только при помощи друга – врача-психиатра, который уделил бы этому много времени, внимания и сил. Такого друга у меня нет. Был, да переведен в другой далекий отсюда город – Кокчетав. Его отсутствие означает гибель на моих глазах Наташи. Или от туберкулеза, или в сумасшедшем доме. Для меня это очень, очень тяжело. Я крепко полюбил эту женщину и внутренне, перед своей совестью крепко связан данным ей словом. То, что творит со мной она, я не могу ставить ей в вину – она душевно больна и подчинена враждебной мне воле.

Теперь понимаешь, Гриша, как трудно мне было о себе написать. Вот, написал, и чувство такое, что изложил все бледно, неверно. Трудно излагать такие вещи на бумаге.

Внешние бытовые условия. Ушел в июле от семьи, как из тюрьмы, нищим, босым (почти буквально). Перед этим на меня свалилась беда (не помню, писал ли тебе) я должен был в дополнение к кандидатскому минимуму спешно «окончить вуз», т. е. получить диплом. Пришлось поступить заочником в местный педагогический институт и за пять месяцев сдать за него экзамены, включая государственные. Для этого мне пришлось уволиться из Каз. Академии наук и перебиваться воскресной работой, связанной с унижениями, т. к. основной была для меня, конечно, сдача экзаменов. Я очень исхудал и обессилел, жил впроголодь (Бузя и Бина перестали меня кормить – питался всухомятку, на базаре). В это же время переживал жуткую ломку в связи с уходом из семьи и в связи с первыми тяжелыми явлениями в душевной жизни Наташи, терроризируемой Ириной – я не умел еще в этом разобраться.

Живу за перегородкой (за шкафами) в комнате бывших квартирантов моей бывшей жены Сиониды Яковлевны – мама и девушка (опять). Дочь злюка и нахалка (помимо того, что дура). Кухня общая с Сионидой Яковлевной, прохожу через ее комнату. С Сионидой Яковлевной не здороваюсь. В доме Сионидой Яковлевной, бывшей тещей моей Фейгой и Галочкой [Галина, младшая дочь Юрия Платонова – А. Т.] верховодит соседка Надя – та самая, которая послужила основой разорения нашей семьи. Фактически она возглавляет семью и командует над всем. Она нигде не служит, сидит все время дома, что-то чистит, варит, делает всем замечания, воспитывает Галку, делает указания бессловесной Бузе, покрикивает на старую ведьму Фейгу. По специальности она «ответственный партийный работник», работала в обкоме и райкоме по кадрам. С года полтора уже не работает, перешла на пенсию и пользуется всеми пайковыми благами. Основание – душевная болезнь. По-моему, на три четверти симулированная.

Как тебе нравится мое окружение?»20.

Несмотря на столь драматические жизненные обстоятельства, Юрия Платонов продолжал жить научными и литературными интересами. Он продолжал работать над диссертацией. В третьем выпуске «Известий Академии наук Казахской ССР» (1951 год) была опубликована его научная статья «Остров Барса-Кельмес (к вопросу об использовании его для научно-исследовательской работы)». А в октябре 1952 года исполнилась давняя и заветная мечта Юрия Платонова: он выехал в Москве на краеведческие курсы и побывал в гостях у своего старого друга Григория Петникова, который жил тогда в подмосковном городе Малоярославец. В столице Юрий Платонов посетил несколько издательств и редакций, и в одном из них, в «Молодой гвардии», в отделе пионерской работы предварительно договорился об издании книги «От альпийских лугов Алатау до горных пустынь Прибалхашья». Для издания этой книги нужно было проделать большую организационную работу, так как необходимо было организовать и описать реальное путешествие школьников по указанному маршруту, однако достигнутая договоренность вызвала у Юрия Платонова большой эмоциональный подъем. Возвращаясь в Казахстан, 9 ноября 1952 года он отправил Григорию Петникову почтовую карточку (местом отправления значится: «поезд Яны-Курган»): «Долина Сыр-Дарьи. Желтый, реденький камыш, саксаульники, серая глина. Продают рис, сушеную дыню, печеную рыбу. Солнце, голубое небо, бодрящая прохлада. – Хорошо!

К концу ноября «Молодая гвардия» должна прислать мне договор на детскую книгу. Чтобы написать ее, я должен проделать большую организационную работу. Дело касается детских летних путешествий»21.

В 1953 году Юрий Платонов в соавторстве с Б. А. Дивинским издал в Алма-Ате книгу «Организация и проведение школьных краеведческих походов в Казахстане», представляющую собой методическое пособие для проведения летних путешествий школьников по Казахстану.

Однако Юрия Платонова продолжали преследовать болезни. Он писал Григорию Петникову: «Я сильно болел, Гриша. Не знал, что меня ждет. Поэтому не писал. Врачи многозначительно качали головами, требовали абсолютного покоя, отдыха от службы, отъезда отсюда к «благожелательным» людям. Грозили кровоизлиянием в мозг, психбольницей или смертью. Были у меня нарушения речи и письма, одним словом – «сигналы». Диагноз: гипертоническая болезнь, осложненная склерозом мозга и еще какая-то чертовщина»22.

На фоне ухудшающегося здоровья Юрия Платонова продолжались и семейные неурядицы. Окончательно расставшись со своей прежней семьей, в 1952 году он жил в Алма-Ате с Фаиной Григорьевной Каринской, у которой были сын – студент второго курса, и дочь – восьмиклассница. Однако и в новой семье начались проблемы. Уже после смерти Юрия Платонова в письме Григорию Петникову от 17 января 1954 года Фаина Каринская писала: «Последний год, после своего приезда из Москвы, у Юрия Гавриловича были большие неприятности на работе – в музее.

Он жаловался, что семья ему мешает работать, что он не может жить в одной комнате. Вскоре нам удалось нанять комнату, и Юрий Гаврилович поселился отдельно. Однако вскоре ему пришлось из-за состояния здоровья уйти с работы. Оплачивать дополнительно квартиру нам было трудно. И вот мы снова стали жить вместе. Ясно было, что в доме Юрия Гавриловича раздражало все: дети, я, случайно брошенная вещь и т. д. Он был тяжело болен. Я ему предложила переехать к своим, на Украину. Началась переписка с родными. В результате стало ясно, что обе дочери, племянник и брат отказались принять его. Это сильно подействовало на Юрия Гавриловича, он начал метаться, уходил часто из дома, бродил без цели по городу»23.

В результате, после очередного семейного конфликта Юрий Платонов сел в городской автобус и уехал в станицу Иссык, расположенную в сорока пяти километрах от Алма-Аты. Там он устроился учителем химии в вечерней школе рабочей молодежи. В первом написанном после этой смены места жительства письме Григорию Петникову от 10 октября 1953 года Юрий Платонов делился новыми впечатлениями: «Сегодня утром, сойдя к горной реке за водой, я залюбовался чистотой ее струй и перепадов, а также красотой наполненного кристальной водой стеклянного кувшина.

Утро было чудное, но разглядывая заснеженные горы и розовые, вздыбленные облака, я обратил внимание на три облачные «наковальни», имевшие в высоту километров пять. Это знак перемены погоды. Мы все еще ждем осени.

А день настал опять пронзительно светлый и жаркий. Реяли даурские ласточки, стояли в зеленом наряде тополя. Ходил на базар за свежими помидорами, купил два «верненских» яблока и, вдруг, почувствовал себя дурно. Виновата, вероятно, погода: пляшет давление атмосферы, а высота здесь тысяча двести метров. Это, примерно, Ай-Петри*.

_______

* Гора в Крыму высотой 1233 метра.

<…>

Я выполнил основное требование врачей – переменил обстановку. Но не выполнил второе требование – тоже важное – не спустился с алма-атинской высоты, а поднялся еще на полкилометра. Я чувствую это. Но из двух зол я выбрал меньшее. И вот я словно бы переродился. И мысли и желания совсем не те. Восстанавливается трудоспособность, хотя рабочая обстановка мучительно неблагоприятна. Я вынужден вести химию, которую никогда не вел. Притом в 7, 8, 9 и 10 классах. Приходится много работать, утомлять мозг. К этому прибавь «политехнизацию» при отсутствии реактивов, почти полном.

А при полной перестройке восприятия, которая произошла, я мог бы здесь, в Иссыке, писать книгу. Этой осенью минуло сто лет, как пришли сюда русские.

<…>

Я живу у самых гор, среди предгорий. Красота не обыкновенная (раздельно пишу нарочно, так сильней). В 12 км от моего дома, в горном ущелье, лежит горное озеро Иссык («Теплое») совершенно невероятного лазурного цвета.

Горы и вечные снега так близко, что с улиц с. Иссык, где я живу, видны ледники с подробностями. Видны пути лавин, ледопады. В лесу, который покрывает склоны гор, можно считать тяньшанские ели.

У нас еще тепло. На базаре помидоры, виноград, арбузы. Ласточки еще не улетели. Ласточки здесь особые, с интересным гнездом – в виде половинки кувшина. Гнездо такой ласточки прилеплено к потолку у нас в сенях. За долгое лето ласточки вывели в них раз пять детей. Они возвращаются в это гнездо каждый год. Хозяйка, ей семьдесят лет, она семиреченская казачка, укрепила гнездо фанерной полочкой. Ласточки влетают в сени, почти задевая за головы. Птенцы пищат сантиметрах в пятидесяти от глаз. Сейчас гнездо полно подростков, они уже проводят день в воздухе. Скоро отлет в Индию.

На предгорьях к самому Иссыку (селению) спустились кеклики – горные куропатки. На солнцепеке, в лесу спустились, со снегом, козероги – тау-теке. У взрослых козлов такие рога, что трудно пронести в дверь. Сто лет назад сюда пришел первый казачий отряд (сибирские казаки) – это были первые русские поселенцы. Здесь была дичь и глушь. На второе лето (1856 год) сюда приезжал молодой Семенов, прозванный потом Тян-Шанским. При нем в предгорьях, куда дети теперь ходят есть ежевику, убили тигра. Шкуру Семенов взял себе и увез в Петербург. К озеру Иссык он не смог добраться. Теперь к нему почти вплотную доходят автомобили»24.

В последующих письмах Юрий Платонов делился с Григорием Петниковым своими новыми литературными планами. Дополнительно он устроился в Дом пионеров, где готовил группу к летнему путешествию по родному краю, имея намерение издать книжку о подготовке, самом путешествии, а также о природе, хозяйстве, истории тех мест, по которым пройдет группа. Начал Юрий Платонов также работу над географическим атласом района. Однако всем этим, как всегда, обширным планам осуществиться было уже не суждено. 19 ноября 1953 года Юрий Платонов скоропостижно скончался в станице Иссык. Фаина Каринская известила об этом Григория Петникова телеграммой следующего содержания: «Платонов Юрий Гаврилович скоропостижно скончался 19 ноября похоронен Иссыке Каринская»25. Григорий Петников в это время находился в доме творчества писателей в Гаграх, откуда продолжал писать Юрию Платонову, уже умершему.

Поэты Григорий Петников и Леонид Вышеславский (один из них жил в Малоярославце, второй в Киеве) предприняли большие усилия для того, чтобы сохранить и издать литературное наследие Юрия Платонова. В письме Леониду Вышеславскому от 8 января 1954 года Григорий Петников пишет: «Давайте сделаем все, что от нас зависит, и у вас, в Киеве, чтобы наследие – (лит. архив, письма, очерки, начатые статьи и т. д.) Юры не погибло бы. Об этом я уже написал тотчас же по возвращеньи с Кавказа письмо гр. Каринской; написал еще три письма: 1) Секретарю райкома партии 2) учителям веч. школы и дир. школы 3) Дому пионеров в Иссыке и пионерам иссыкским; писал я о том, чтобы они сберегли его архив; спрашивал, что они сделали для его памяти; чтобы они присмотрели за могилой Юры, и лучше бы учились, что было бы приятно их старому учителю при жизни и должно после его смерти»26.

В этом же письме Григорий Петников предлагал составить библиографию работ Юрия Платонова, собрать и издать его литературное наследие в книге, куда вошли бы «Казки далекіх народiв» и повесть «Хмереч».

В скором времени Григорий Петников получил из Казахстана несколько писем с некоторыми подробностями о последних днях жизни Юрия Платонова и его скоропостижной смерти. 17 января 1954 года Фаина Каринская написала Григорию Петникову: «19 ноября я получила известие о смерти очень дорогого мне человека! Похоронили Юрия Гавриловича в селе Иссык. Похороны были очень пышные, конечно, по средствам школы, которая его хоронила. За гробом шло очень много народа. Многие плакали. За короткий период его полюбили и ученики, и родители.

По рассказам хозяйки, утром девятнадцатого числа Юрий Гаврилович был в хорошем настроении, шутил. После завтрака пошел по каким-то делам в сельсовет. По дороге Юрий Гаврилович упал и мгновенно скончался. Вскрытие показало, что умер он от кровоизлияния в мозг.

Все дела и бумаги, которые остались целы, я сохранила. Времени в них подробно разобраться у меня сейчас нет. Если бы Вы могли с ними ознакомиться и разобрать рукописи Юрия Гавриловича, я была бы очень благодарна. Для этого Вам, вероятно, нужно будет приехать в Алма-Ату»27.

В скором времени Григорий Петников получил письмо от 20 января 1954 года, подписанное директором школы рабочей молодежи Стефановским и восемью учителями. В письме было сказано: «Прибыл он в Иссык в начале сентября, когда в школах уже начались занятия. Районный отдел народного образования, куда сразу обратился Юрий Гаврилович, направил его в нашу школу рабочей молодежи. У нас контингент учащихся состоит преимущественно из производственников, с жизненным опытом. Эта сторона понравилась покойному, он согласился и начал работать.

Занятия в нашей школе – вечерние. Мы занимаемся с 8 часов вечера до 12 час. ночи в здании дневной школы. Встречи учителей между собой в деловой обстановке возможны только в пятиминутные переменки вечерних занятий. Если принять во внимание, что покойный проработал у нас всего около десяти рабочих недель, то станет ясным, что непосредственное общение с ним коллектива измеряется часами. Следует отметить чрезвычайную скромность покойного: никому из нас он не сказал, что он является писателем, автором целого ряда книг и т. д.

Обаятельный, тактичный, человек высоких духовных качеств, внимательный, чуткий, он, несмотря на наше краткое знакомство, быстро сделался своим человеком. О своей болезни он не распространялся, но когда в его расписании уроков попадались «окна», он не возражал против них, а говорил «по моему нездоровью, кстати, отдых».

Когда девятнадцатого ноября смерть подкосила Юрия Гавриловича, мы, откровенно говоря, были так поражены неожиданностью, что первое время не знали, что делать. Казалось, что нужно немедленно сообщить о смерти семье покойного. Но никто не знал, где его семья, где и кто его родственники, друзья и знакомые. По его паспорту мы установили его прежний алма-атинский адрес, куда немедленно направили телеграмму. Не ожидая ответа на телеграмму, педагогический коллектив стал готовиться к похоронам. Готовился гроб, копалась могила, договорились о духовом оркестре детского дома, готовился учащимися венок. На следующий день после смерти прибыли на нашу телеграмму Каринская Фаина Григорьевна и Иван Иванович (фамилии не знаем), друг покойного. На третий день при большом стечении местных жителей и учащихся нашей и дневной школы мы похоронили Юрия Гавриловича на местном кладбище.

На кладбище перед гробом покойного был устроен митинг. Очень мало зная умершего, мы инстинктивно чувствовали, что мы хороним недюжинного человека. Вскоре над гробом Юрия Гавриловича образовался земляной холмик и над ним выжженная огнем надпись: «Спи, наш дорогой Юрий Гаврилович!», полностью выражающая нашу добрую память о нем.

Его личные вещи, книги, записки, вообще все то, что касалось его квартиры, мы сразу же с приездом Фаины Григорьевны вручили ей, и по этому вопросу мы ничего не можем сказать»28.

В 1955 году в «Ученых записках Алма-Атинского педагогического института им. Абая» были посмертно опубликованы научные статьи Юрия Платонова «От яблоневых садов Алма-Аты до вечных снегов Заилийского Ала-Тау (краеведческая экскурсия по долине реки Большой Алматинки)» (том 6) и «Высокогорные ландшафты Заилийского Ала-Тау» (том 7), сопровождаемые некрологом, в котором была дана высокая оценка научной, педагогической и литературной деятельности Юрия Платонова: «Ю. Г. Платонов был разносторонне образованным человеком, знатоком природы Казахстана, особенно его гор и пустынь, но больше всего любил географию и живую, кипучую краеведческую работу со школьниками. За долгую трудовую жизнь он воспитал любовь к познанию и преобразованию родного края у многих поколений молодежи. Большинство его воспитанников, став педагогами, понесло далее географические знания, полученные у своего старого учителя. Литературные работы, очерки и научно-популярные книги Ю. Г. Платонова отличаются живостью и простотой изложения»29.

Стараниями Леонида Вышеславского некролог Юрию Платонову, подписанный известными украинскими писателями Юрием Смоличем, Виктором Некрасовым, Николаем Руденко, Терентием Масенко и другими, был опубликован во всеукраинской «Литературной газете». Экземпляр газеты Леонид Вышеславский отправил в поселковый совет Иссыка с просьбой взять под присмотр могилу Юрия Платонова и соорудить на ней обелиск. Главную заботу о сооружении обелиска на могиле взял на себя учитель вечерней школы Соколенко. Необходимость возведения памятника в официальных инстанциях он аргументировал тем, что «Могила покойного, представителя великой советской литературы, сделалась у нас своего рода паломничеством пионеров, комсомольцев, школьников. Могилу они обсадили деревьями, цветами и т. д. Но все усилия их приходят на нет, т. к. кладбище не огорожено и могила не имеет ограды»30.

Александр Константинович Соколенко, выпускник сельскохозяйственного института и литературного факультета университета, имел определенную склонность к литературным занятиям. Он с большим энтузиазмом воспринял идею Юрия Платонова о создании «Атласа юного путешественника» и взялся за эту работу в качестве соавтора, при этом значительно расширив первоначальный замысел. После смерти своего коллеги он выразил желание продолжить начатую работу. После того, как первые попытки получить средства на сооружение памятника в Союзе Писателей Казахстана закончились неудачей, Александр Соколенко написал статью «Памяти писателя-педагога», которую направил в газету «Казахстанская правда», однако из редакции ответили, «что они подобный материал не публикуют»31. Черновик статьи Александр Соколенко выслал Григорию Петникову. В статье Александр Соколенко писал: «В сентябрьский пасмурный день 1953 года в кабинет заведующего Энбекши-Казахским районным отделом народного образования зашел высокий плотный мужчина пожилых лет. Он подал в руки заведующего заявление с приложением соответствующих документов с просьбой назначить его преподавателем географии в одну из школ ст. Иссык (по специальности он был географ). Места преподавателей географии в школах к этому времени все были заняты, и заведующий предложил просителю читать незанятую еще химию в школе рабочей молодежи, надеясь, очевидно, что географ откажется от «чужой» для него дисциплины и, таким образом, с просителем, так не вовремя явившимся с предложением своего труда, все будет кончено: он уедет в Алма-Ату, откуда прибыл.

Но прибывший не отказался от химии. Вскоре на пустующих страницах классных журналов старших классов Иссыкской школы рабочей молодежи, отведенных химии, появилась надпись: учитель Юрий Гаврилович Платонов. Так мы, учителя этой школы, в деловой обстановке познакомились с этим человеком, фамилию которого мы часто читали под очерками, рассказами, помещаемыми в газете «Казахстанская правда» и литературных журналах Казахстана.

Вскоре Юрий Гаврилович обнаружил удивительную способность возбудить к химии, этой, казалось бы, далекой от него науки, энтузиазм у наших слушателей – это важнейшее условие высокой успеваемости учащихся. Химия в его руках стала не отвлеченной, скучной дисциплиной с десятками сложных формул, а живая наука, спаянная с самой жизнью и ее задачами.

Помимо исполнения своих должностных обязанностей, Юрия Гавриловича мы стали видеть в районном доме пионеров, где он отвоевал себе комнату для размещения там краеведческого материала, беседовал с пионерами о летних впечатлениях только что проведенных каникул, глубоко всматриваясь и отыскивая среди них и юных геологов, и археологов и т. д. Через голову директора дома пионеров он добивался в РайОНО средств, ездил в Алма-Ату и привозил с собой различное оборудование для будущих экскурсий в природу. Одновременно он писал книгу «Атлас юного путешественника в Энбекши-Казахский район».

Короче: мы, учителя, учащиеся, пионеры крепко полюбили этого скромного человека, литературного труженика, замечательного педагога-организатора.

Но Юрий Гаврилович не рассчитал своих сил: только что перенесенная им тяжелая болезнь – бруцеллез, повышенное кровяное давление повалили нашего любимца: 19 ноября 1953 года его не стало.

Похоронили мы его, а на следующую ночь глубокий снег покрыл свежий холмик с надмогильной надписью на деревянной таблице: «Спи, дорогой наш Юрий Гаврилович». А ранней весной, с первой зеленью дорожившие памятью своего учителя собрались у его могилы, чтобы подсыпать могильный холмик, обложить его дерном, обсадить деревьями и цветами.

– Жаль только, что пойдет скот, и пропадут наши труды, – сказал один из присутствующих пионеров.

Тут же было решено обратиться в ССП Казахстана, членом которого состоял покойный, с просьбой отпустить нам средства на сооружение над могилой надгробия и загородки. Вскоре письмо с указанной выше просьбой пошло в Алма-Ату. Там не заставили долго ждать. На общем собрании школьников было зачитано письмо Казахского отделения Литературного фонда СССР за подписью т. Канлыбаева, в котором, к нашему огорчению, сообщалось, что средств на сооружение надгробия и ограды у них нет, но что Литфонд берет на себя все расходы по похоронам писателя: «Шлите соответствующие документы и деньги получите».

Гроб был сделан учащимися, могилу копали они же, пионеры-детдомовцы сопровождали тело покойного на кладбище со своим духовым оркестром. Плату за все это брать они посчитали бы кощунством над памятью усопшего. Но чтобы выполнить соответствующие формальности, вскоре были собраны соответствующие документы и отосланы в адрес Казахстанского отделения Литературного Фонда СССР с намерением полученные деньги расходовать на увековечение памяти Юрия Гавриловича.

Прождали шесть месяцев. Из Литфонда ответа не поступало. Осенью 1954 года мы снова запросили директора Казахстанского отделения Литфонда т. Канлыбаева. Он молчит.

Такое бездушное отношение к нашим письмам, с одной стороны, а с другой – к памяти покойного писателя, совершенно не соответствует нашей советской действительности, особенно со стороны литературной организации. Поэтому мы решили обратиться за помощью в газету «Казахстанская правда», корреспондентом которой много лет был покойный Юрий Гаврилович»32.

Только через пять лет после смерти Юрия Гавриловича Платонова был возведен памятник на его могиле: каменная пирамида с мраморной доской, на которой надпись: «Писатель Юрий Гаврилович Платонов 1894-1953». Официальное открытие памятника состоялось 19 ноября 1958 года, в пятую годовщину смерти. Григорий Петников и Леонид Вышеславский предприняли большие усилия для издания однотомника произведений Юрия Платонова. Возможность издания книги они обсуждали вплоть до начала 1960-х годов, однако по тем временам добиться этого им так и не удалось. Имя писателя и географа Юрия Гавриловича Платонова оказалось прочно забытым, и только в начале XXI века в Украине появилось несколько публикаций, посвященных его жизненному пути.

Примечания

  1. Цимбал Я. «Мозаїка» Юрiя Смолича як джерело до iсторiї лiтературного побуту 1920-1930-х рокiв // Спадщина. Лiтературне джерелознавство. Текстологiя. – Т. 5. – Київ, 2010. – с. 277.
  2. Автобиография Юрия Гавриловича Платонова. – Личный архив Галины Юрьевны Платоновой, Харьков.
  3. Там же.
  4. Центральный государственный архив-музей литературы и искусства Украины (далее ЦГАМЛИ), ф. 440, оп. 1, д. 53, л. 3.
  5. Автобиография Юрия Гавриловича Платонова. – Личный архив Галины Юрьевны Платоновой, Харьков.
  6. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 13.
  7. Старокрымский литературно-художественный музей (далее СЛХМ), КП 1596/Д1141.
  8. Казки далекiх народiв. Вип. 1. Склав Ю. Платонов за редакцією Г. Пєтнiкова. – Харкiв-Київ, 1925. – с. 85-91.
  9. Казки далекiх народiв. Вип. 2. Склав Ю. Платонов за редакцією Г. Пєтнiкова. – Харкiв-Київ, 1925. – с. 79-87.
  10. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 122, л. 14.
  11. Вышеславский Л. Под током каждый миг гудел // Радуга. – № 7. – Киев, 1988. – с. 108-109.
  12. ЦГАМЛИ, ф. 598, оп. 1, л. 4.
  13. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 2.
  14. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 1.
  15. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 3.
  16. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 2.
  17. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 2.
  18. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 3.
  19. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 6.
  20. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 9-12.
  21. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 25.
  22. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 27.
  23. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 194, л. 2.
  24. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 281, л. 28-29.
  25. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 194, л. 1.
  26. ЦГАМЛИ, ф. 598, оп. 1. 93, л. 1.
  27. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 194, л. 2-3.
  28. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 340, л. 1.
  29. Суворов Н. Памяти Ю. Г. Платонова // Ученые записки Алма-Атинского педагогического института им. Абая. – т. 7. – Алма-Ата, 1955.
  30. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 327, л. 14.
  31. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 327, л. 4.
  32. ЦГАМЛИ, ф. 440, оп. 1, д. 327, л. 5-8.